Про бани

Одна девка бесстрашная в баню пошла. «Я, говорит, в ней рубаху сошью и назад вернусь». Пришла в баню, углей с собой взяла, а то ведь не видать ничего. Сидит и раздувает их. А полуночное время. Начала наскоро рубаху смётывать, смотрит, а в корчаге уголья маленькие чертенята раздувают и около нее бегают. Она шьет себе, а они уж кругом обступили и гвоздики в подол вколачивают. Вот она и начала помаленьку с себя рубаху спускать с сарафаном, спустила да в сшитой рубахе и выскочила из бани. Наутро взошли в баню, а там от сарафана одни клочья. б. Муж с женой в баню пошли. Только муж помылся да и хочет идти, жену кличет, а та не хочет, легла на полок, парится. Вдруг у окна черт закричал по-павлиньему. Муж-то выбежал и вспомнил вдруг про жену; бежит назад, а уж его не пускает нечистый-то; одну женину шкуру ему в окошко кинул. «Вот, говорит, твоя рожа, а вот женина кожа!»

Один бесстрашный тоже в баню пошел, да долго оттуда и нейдет. Пошли к дверям звать его, а его не пускают. Стали в дверь стучать, а ему только больнее от этого. Зовут его, а он и говорит: «Вот, говорит, мне сейчас гроб делают». И слышат снаружи, что в бане пилят и стругают, и топором стучат. Он кричит: «Вот теперь, говорит, заколачивают!» И слышно, как гвозди вбивают. Утром вошли, а он мертвый, в гробу, середи бани. Записаны в Симбирске.

Стояла у нас на Курмышке (в Симбирскем) баня в саду. Осталась после хозяйки умершей дочь — невеста. Все она об матери плакала. И пронесся слух, что мать к ней по ночам змеем летает. Прилетит это к полyночи и над трубой рассыплется. Похудела бедная, иссохла, ни с кем не говорила и все в полдни в баню ходила. Стала за ней ее тетка подсматривать, зачем это Душа в баню ходит. Раз досмотрела и услыхала, что она с матерью-покойницей говорит, и обмерла со стаху. Слышит, Душа говорит: «Не скажу, мамынька, никому! Я рада, что ты ко мне ходишь». Тетка тихонько отошла от бани, а Дyша вернулась в горницу такая веселая, только бледная, ни кровинки в лице. «Ты, Дуня, не скрывай, — сказала ей тетка, — что видишься с матерью в бане». Девка-то взглянула на нее и закричала недаровым матом: «Ты, проклятая, меня извести хочешь, задушить хочешь!» — «Ты не сердись, Дунюшка, я тебе с матерью видеться не запрещаю». Уговаривать ее принялась. Девка вдруг повеселела и все тетке рассказала. Как только она тетке все рассказала, в самую полночь девку в постели мертвой нашли. Пошел слух, что Душу мать убила, и даже сама старуха-обмывалыцица говорила, что на груди у Дyши видела два пятна, словно они нарисованы, точь-в-точь крылья вора, а это значит мать-то в виде змея прилетала и дочь за то убила, что та тетке проговорилась. Сам я этого змея видел, как он над Веригиным садом пролетел и над баней рассыпался. После смерти дочери дом и сад остались заброшены; окна в доме заколочены, и никто не покупал, а место было хорошее. Все чего-то боялись. Играли раз в саду днем ребятишки и раз играмши распустили слух, что в бане видели чертей, банных анчуток, кикиморами что прозываются. Мохнаты, говорят, а голова-то гола, будто у татарчат; стонут... Стон в бане многие соседи слышали, особливо бабы да девки. И пошла про баню дурная молва, и ходить садом ночью боятся (а через сад был ход со второго Курмышка на первый и на Большую улицу, а Кирпичной-то улицей, знашь, дальше обходить). Прошло с год время; стали о бане забывать. Вдруг оказия случилась: одну девушку выдавали замуж на Курмышке, бедную нищенку за солдатика; на девишник баню истопили, пошли девки с невестой мыться, размывать ей усы, да из бани-то все нагишом и вышли в сад на дорогу и давай безобразничать и беситься: котора пляшет да поет, что есть голосу, похабщину, которы друг на дружке верхом ездиют, хоркают по-меренячьи... Ну, их смирили, перехватали, отпоили молоком парным с медом. Неделю хворали, все жаловались на головную боль. Думали — девки белены объелись, смотрели — нигде не нашли; порешили, что это анчутки над ними подыграли. Баста с тех пор эту баню топить; да на ярманку кто-то и вздумай ей попользоваться. Один печник, слышь, кутила был (Бубловым прозывался), сорви-голова такой — и пошел в нее первый. Поддал, помотал веник в пару, хвать — с него дождик льет; взглянул, а он в сосульках! Как бросит веник да с полка и хмыль нагишом домой; прибежал в горницу в чем мать родила, без стыда, без совести. «Теперь верю, говорит, у вас черти в бане-то живут!» — «Это тебе попритчилось, видно?» — «Чего попритчилось? Шут с ней и с баней-то вашей!» И рассказал. Сходили за его рубахой и штанами; принесли, а оне все в лёпетки изорваны. Так все и ахнули. С той поры баню забросили, а дом Веригиных кто ни купит, с год поживет — покойник в семье. А как наступит весна, все видят то утром, то в полдни, то вечером бегает по саду здоровенная нагая баба. Бросятся с дубьем ее ловить — она убежит в баню. Ищут, ищут — нет! Так года четыре продолжалось. Купил дом плотник, сломал он и дом, и баню, все перебрал, и с того времени как рукой сняло.