По поводу этого ответа Иоанн Златоуст говорит, что некоторые могут подумать, что если Пилату
дано было свыше, то ни он, ни даже иудеи не подлежат никакой ответственности за то, что распяли Иисуса Христа; но такое мнение было бы неосновательно, потому что слово
дано употреблено здесь вместо слова
допущено, и потому сказанное Христом означает, что Пилат не мог бы проявить своей власти над Ним, если бы Бог не допустил его к этому; и если он проявит эту власть, то только потому, что Богу угодно будет допустить это (Свт. Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Иоанна. 84).
Но, чтобы Пилат не вообразил себя безответственным за проявление такой власти, Иисус тотчас же поясняет, что и он понесет ответственность за свои действия, но только эта ответственность будет меньше той, какая ожидает Иуду-предателя и весь синедрион.
Пилат остался в недоумении. Кто же перед ним? Сын Божий или нет? Ответа не было; между тем Подвергнутый им жестокому бичеванию говорит о каком-то грехе, об ответственности, как бы угрожая этой ответственностью, если он согласится на требование первосвященников. Как тут быть? «Нет, лучше спасти Его», — так решил Пилат и, по выражению Евангелиста,
с этого времени искал отпустить Его (Ин. 19, 12), то есть придумывал повод или выжидал случая, чтобы отпустить Иисуса.
Но, пока он объяснялся с Иисусом в претории, первосвященники и прочие члены синедриона успели опять подействовать на толпу, изменившую им, не поддержавшую их, когда Пилат, указывая на Христа, сказал:
Се, Человек! (Ин. 19, 5). Этим же временем они могли воспользоваться и для совещаний, в каком направлении поддерживать дальнейшие обвинения. Если, решили они, Пилат не придаст никакого значения тому, что Сей Человек выдавал Себя за Сына Божия, то будем опять обвинять Его в присвоении царской власти, да припугнем самого Пилата, что он плохо защищает права своего кесаря, если не обращает внимания на появление лже-царей. С таким решением они вновь подошли к Лифостротону, как только появился из претории Пилат.
Что именно сказал теперь Пилат синедриону и народу. Евангелист не поясняет, но так как Пилат
искал отпустить (Ин. 19, 12) Иисуса, то надо полагать, что он опять, но еще с большим убеждением, объявил, что не находит никакой вины в Нем и что если синедрион считает Его виновным в наименовании Себя Сыном Божиим, то Он за это уже достаточно наказан, и было бы крайне несправедливо подвергать Его другому наказанию.
Видя упорное желание Пилата освободить Христа, первосвященники надменно заметили ему: «
Если ты отпустишь Его, то этим докажешь, что
ты не друг кесарю (Ин. 19, 12); ты должен знать, что всякий, присваивающий себе царскую власть в пределах владычества кесаря, считается противником кесаря, а ты берешь Такого Противника под свою защиту и хочешь освободить Его от заслуженной Им казни? Поступай, как знаешь, но помни, что, освободив Сего Человека, именующего Себя Царем, ты сам станешь противником кесарю!»
Первосвященников поддержали и прочие иудеи, разом закричавшие:
Если отпустишь Его, ты не друг кесарю.
Как громом поразили Пилата эти слова и этот зловещий крик. Он понял, что враги Христа готовы перенести это дело в Рим, на суд самого кесаря, и он, Пилат, должен будет оправдываться по обвинению в государственном преступлении. Положим, можно было бы и оправдаться, если бы кесарем был кто иной, а не подозрительный и злой Тиверий; к тому же эти кровожадные враги Иисуса дошли до такой степени озлобления, что способны подстрекнуть народ к возмущению против него, представителя власти кесаря, а затем обвинить во всем его же, и осудит его кесарь за то, что он своим неуместным для римлянина мягкосердечием раздражил народ и довел его до открытого восстания. Так, вероятно, рассуждал Пилат, поставленный в довольно щекотливое положение неожиданным оборотом дела. Несомненно, что он хотел по-своему быть справедливым, правосудным судьей в деле Иисуса, но вместе с тем не имел ни малейшего желания ради правосудия поступаться своим благополучием, не хотел навлекать на себя гнев кесаря. Себялюбие превозмогло, и он решился подчиниться явно бессовестным требованиям.
Приказав ввести Иисуса, Пилат сел на судейское место. Водворилась тишина, все ожидали, что он сейчас объявит свой приговор. Сообщая об этом, Евангелист Иоанн поясняет, что это было в пятницу перед пасхой, и
был час шестой (Ин. 19, 14). Шестой час еврейского исчисления соответствует нашему двенадцатому часу; но так как Евангелисты Матфей, Марк и Лука свидетельствуют, что, когда Иисус был уже распят, от часа шестого до девятого была тьма, то надо полагать, что Евангелист Иоанн, писавший свое Евангелие не для евреев, исчислял часы дня по способу римскому, то есть с полуночи, как и мы теперь исчисляем. Поэтому следует признать, что Пилат сел на судейское место около шести часов утра (подробности см. в приложении 2-м). Когда ввели Иисуса, Пилат, указав на Него, сказал:
Се, Царь ваш! (Ин. 19, 14). Что хотел он выразить этим возгласом? Хотя Евангелист и не дает ответа на этот вопрос, но надо полагать, что Пилат и тут еще пытался освободить Иисуса от казни, и что, указывая на Него, как на Царя Иудейского, он как бы так говорил: «Вы обвиняете этого Человека в присвоении царской власти, в наименовании Себя Царем Иудейским; вы считаете Его из-за этого врагом кесаря, намеревающимся лишить его власти над вами; вы и меня называете недругом кесаря за то, что я не соглашаюсь с вами; но посмотрите же сами на Него, неужели Он может быть опасен могущественному кесарю? Ведь только вы и считаете Его опасным; и если вы правы в этом, значит, Он действительно
Царь ваш!»
Тут голос Пилата был заглушён неистовым криком:
Возьми, возьми, распни Его!
«Как? Распять вашего Царя?» — спросил Пилат.
Нет у нас царя, кроме кесаря (Ин. 19, 15), — отвечали первосвященники.
Было время, когда первосвященники говорили: «Нет у нас иного Царя, кроме Бога». Да и теперь ни Анан, ни Каиафа не могли отвергать того, что все евреи ждут такого Мессию, который должен восстановить самостоятельное царство иудейское; если они сами, как саддукеи, относились равнодушно к религии и не верили ни в будущую жизнь, ни в воздаяние за грехи земной жизни, то должны же были понимать, что народ, именем которого они говорили, с нетерпением ждал своего Царя. Но все это они забыли теперь и произнесли над народом еврейским вечный приговор: никогда не иметь иного царя, кроме кесаря, то есть вечно быть в изгнании, всегда подчиняться царям тех народов, среди которых евреям придется проживать, вечно повторять:
Нет у нас царя, кроме кесаря!
Пилат убедился теперь, что враги Христовы не пойдут ни на какие соглашения; все средства к миролюбивому окончанию дела исчерпаны, ничто не помогло. Откладывать дальше разбор дела значило еще более усиливать смятение народа, и без того уже достаточно возбужденного своими вождями. Надо было скорее кончить, надо было, наконец, произнести приговор. Но какой? Оправдать и освободить Иисуса — значит навлечь лично на себя обвинение в государственном преступлении; но и осудить на смерть тоже нельзя, так как это было бы явной несправедливостью. И вот, по некотором размышлении, Пилат придумал такой лукавый исход: лично не произносить обвинительного приговора и не присуждать Невинного к смерти, но вместе с тем и не препятствовать первосвященникам привести в исполнение поставленный синедрионом смертный приговор. Приняв такое решение, он захотел еще раз всенародно объявить, что не находит никакой вины в Иисусе, но так как толпа народа была слишком велика и слова Пилата не могли быть расслышаны стоящими в отдалении от него, то он воспользовался установившимся среди евреев обычаем без слов выражать свою непричастность к делу.
По закону Моисея (Втор. 21, 1—9), если найден будет неизвестно кем убитый, то старейшины ближайшего города должны над трупом нарочно для этого убитой телицы омыть руки свои и сказать:
Руки наши не пролили крови сей, и глаза наши не видели; очисти народ Твой, Израиля, который Ты, Господи, освободил... и не вмени народу Твоему, Израилю, невинной крови. - И они очистятся от крови (Втор. 21, 7—8). Это исключительное повеление закона применялось и к другим случаям, и таким образом установился фарисейски-лицемерный обычай: формальным омовением рук успокаивать свою совесть и уверять людей, что руки их чисты, не участвовали в совершении преступления или какого-либо гнусного дела, а, следовательно, и весь человек непричастен к делу. Руки? Да разве только руками совершаются преступления?
Жалкий Пилат хотел укрыться этим обычаем, оправдаться им! Он всенародно омывает руки свои и говорит: «Я невиновен буду в пролитии крови Праведника Сего; вы домогаетесь Его смерти, вам же и отвечать за нее; смотрите же! Не я, а вы виновны будете!»
Первосвященники крикнули:
Кровь Его на нас и на детях наших (Мф. 27, 25). Многотысячная толпа подхватила этот возглас, и прогремело перекатами страшное проклятие, призываемое народом на себя. Кровь Его на нас и на детях наших — неистово кричала озверелая толпа, забывшая, что требует крови Того, Кого пять дней назад величала Сыном Давидовым и встречала победными криками: «осанна!»
Тогда (как свидетельствует Евангелист Лука)
Пилат решил быть по прошению их, и отпустил им посаженного за возмущение и убийство в темницу (Варавву),
которого они просили; а Иисуса предал в их волю.
Так свершился суд людской над Божественной Правдой. Греховный мир, погрязший во зле, не мог перенести этой правды и восстал на Нее; и в этом восстании проявилась отчаянная борьба зла за удержание своего векового господства над людьми. И если зло не в силах победить Божественную Правду, то все-таки в этой ожесточенной борьбе Глашатай Правды, как Человек, должен был быть не побежден, нет, а умерщвлен. Смерть Его предвидели и предвещали вдохновленные Богом Пророки. Даже лучшие люди из язычников понимали, что против Правды, если она когда-либо осуществится в Человеке, ополчится почти весь мир людской; так, например, греческий мудрец Платон за триста лет до явления Христа говорил, что если когда-нибудь явится на земле Праведник, то Его будут бичевать, мучить, свяжут и, после всевозможных поруганий, пригвоздят на столбе. И в этой смерти Вестника Божественной Правды зло дерзало торжествовать свою победу; но оно ошиблось: смерть эта и победила зло! Только после смерти и Воскресения Христа люди поняли, хотя не все и не сразу, что они восстали против Самого Бога; сознав это, они познали волю Божию и подчинились ей; они поняли, что, страдая и умирая на Кресте, Христос Сам добровольно, согласно с волей Отца, принес Себя в Жертву за грехи человечества и что Жертва эта стала для них искупительной.
О суде над Иисусом Пилат донес Тиверию, как о том свидетельствуют Иустин Философ и Тертулиан; Тиверий так был поражен этим донесением, что предложил Сенату включить Иисуса Христа в число римских богов; Сенат не согласился с этим, и Тиверий ограничился приказом не преследовать христиан.
Пилат окончил жизнь самоубийством, но подражатели его живы даже и до сего дня.
Архиепископ Иннокентий в своем громоносном слове в Великую Пятницу перед плащаницей призывал всех общественных деятелей стать у Гроба Христа и дать отчет, и, обращаясь к судьям, сказал: «Властелин судьбы ближних, кому дано право вязать и решить, стань у Гроба сего и дай отчет! И ты не имеешь никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; и ты творишь суд Божий. Помнишь ли это и со страхом ли Божиим держишь весы правды? Чтоб ты не страшился за истину потерять, в случае нужды, имя друга кесарева, приязнь сильных земли, Голгофский Страдалец приобрел для тебя имя друга Божия; чтобы ты всегда умел отличать невинность от преступления, слабость от злонамеренности, Он, в помощь мерцанию твоей совести, придал светильник слова Своего. Пользуешься ли ты сим средством во благо ближних и твердо ли идешь путем закона и долга? Если ты не зришь на лица, побораешь по истине, как бы она ни была презрена другими; если твой Лифостротон не омыт ни кровью, ни слезами неправедно осужденных, то приступи к будущему Судии своему и Господу, лобызай язвы Его и вдыхай из них новую силу к побеждению лжи и лукавства, к сражению с искушениями и соблазнами, к священнодействию правды. Там, на всемирном Суде, и ты станешь одесную, примешь милость и будешь увенчан венцом правды. Но если ты, имея власть пустить невинного и зная невинность его, тем не менее готов предать его в руки врагов, чтобы не оскорбить их гордости; если, вместо суда и защиты невинности, ты глумишься над ее несчастьями и заставляешь ее влачиться из одного судилища в другое; если твоя правда состоит только в омовении рук пред народом, — то удались от Гроба сего! Твое место не здесь, а в претории Пилата!» (Сочинения архиепископа Иннокентия. 2-е изд. Вольфа. 9, С. 234).
1 2 3
