Полонянка

В те годы, когда под зеленую сень
Леса удалых принимали,
Работали нож да тяжелый кистень;
Любовь воровали со всех деревень,
Царевы суда обирали...
Увел из-за Волги лихой атаман
С собой красоту полонянку —
Туда, где раскинул свой временный стан,
В дремучую глушь, под зеленый шихан,
В свою воровскую землянку.
Не сладко житье ей с немилым вдвоем
И кажутся долгими ночи...
Тоскует она о селенье родном;
Молчит, закрывая цветным рукавом
От слез потемневшие очи.
Не может к своим она весточки дать
В село, где крушатся немало
О ней и жених, и родимая мать...
«Бежать, она думает, — надо бежать
Скорее, во что бы ни стало!»
Неделя проходит — она уж не та;
Тоску на веселье сменила –
Светлей стали очи, приветней уста.
Глядит атаман, — и ее красота
Его в свой черед полонила.
Бегут для него незаметно часы —
Он с ней остается подолгу;
Для ласковых слов ненаглядной красы,
Для светлых очей и тяжелой косы
Забыл он кормилицу Волгу.
«Скажи, красота, у меня ль не житье?
Моя ль не завидная доля?
Спасибо — забыла ты горе свое,
Люби атамана: все будет твое,
Во всем тебе полная воля!
Смотри, — говорит он, взводя на курган, —
Вон, видишь, белеют в тумане
Суда? То богатый идет караван —
С низовых местов, из полуденных стран,
Везут мне обильные дани
Наденешь другой, побогаче наряд,
Персидскими шитый шелками;
Алмазные серьги в ушах заблестят,
И будет убор твой девичий богат
Цветными, как солнце, камнями!»
Но силою сердца ее не возьмешь,
Он душу ее не узнает:
У ней на словах золоченая ложь.
А замысел свой, что отточенный нож,
Она от него укрывает.
Как твердый утес прибылая вода,
Тоска ее тайная гложет.
Одна у ней дума: когда же? Когда?..
А речи... Что речи?.. По ним никогда
Расстаться она с ним не может.
«Мне любо и здесь, молодец удалой,
На что мне постылую волю?
Привыкла к тебе, не пойду я домой,
Хочу поделить, разудалый, с тобой
Твою молодецкую долю.
Пойдем посидим, как сидели вечор,
И помнишь? на зоречке рано,
Поближе к реке, на знакомый бугор:
Там весело глазу, трава, что ковер»,—
Склоняет она атамана.
Садятся... И, лаской вконец опьянен,
На грудь полоненной девицы
Кладет утомленную голову он...
И тихо вечерний, разымчивый сон
Ему опускает ресницы.
За ними дремучего бора стена,
Они — на краю, у обрыва.
Кругом ни души... и везде тишина,—
Внизу только плещет о камни волна
Встающего тихо разлива...
О чем же тут думать? Толчок — и долой
С вершины крутого шихана
С подавленным стоном летит удалой,
Об острые камни стуча головой, —
И нет удальца атамана...
Землянка в ту ночь остается пуста.
Почуяв кровавое дело,
Наутро всплывают над ней беркута
И тщетно кругом озирают места,
Ища атаманово тело.