Старуха ведет Меджнуна к шатру Лейли
Когда небесный странник свет зажег,
Зарозовел предутренний восток.
И лишь в зрачках чернеть осталея мрак,
Как сокровенный камень Шаб-Чираг.
Меджнун, как ворон, вдруг затрепетал,
Как мотылек, что свечку увидал,
И мысленно шипы убрав с пути,
В край, где жила Лейли, решил пойти.
Ее становья дым вдохнув с тоской,
Он побледнел, за грудь схватясь рукой.
Протяжный вздох похожим был на стон.
Так стонет тот, кто к жизни пробужден.
Вдруг он увидел — нищенка бредет,
А вслед за ней на привязи юрод.
В оковах тяжких с головы до пят,
Казалось, он судьбе подобной рад.
Старуха, торопясь, дорогой шла,
И на веревке бедного влекла.
Меджнун пред нищей в удивленье встал
И вопрошать ее в смятенье стал:
«Кто этот муж, что, на свою беду,
Вслед за тобой идет на поводу?»
И услыхал ответные слова:
«Перед тобой злосчастная вдова.
Тот, кто оковы вынужден таскать,
Не сумасшедший вовсе и не тать.
Мы за собой не ведаем вины, —
До нищенства нуждой доведены.
Друг на аркане вслед за мной идет,
Поет и пляшет у чужих ворот.
Той малостью, что вместе соберем,
И живы мы, и кормимся вдвоем.
Стараемся дарованное нам
Все разделить по-братски, пополам.
Крупинкой самой малой дорожим,
Дележ по справедливости вершим».
Когда Меджнун признанья смысл постиг,
К ногам старухи он с мольбой приник.
Он стал взывать: «С бедняги цепь сними,
Свяжи меня, в товарищи возьми.
Знай, это я безумьем заклеймен,
Я заслужил оковы, а не он.
Меня води с собою по дворам,
Я заслужил бесчестие и срам.
Все, что добуду, на цепи влеком,
Тебе пусть достается целиком!»
Воспрянула старуха всей душой,
И, в предвкушенье выгоды большой,
От спутника немедля отреклась
И связывать Меджнуна принялась.
Веревкой ловко окрутила стан,
Вкруг шеи обвила тугой аркан.
За побирушкой он, вздымая прах,
Побрел с цепями на худых ногах.
Как будто пьяный шел под звон оков,
И хохотал, и прыгал у шатров.
«Лейли», — он звал, людей смеша до слез,
В него кидавших камни и навоз.
Он устремлялся к Неджду, в тот простор,
Где цвел надеждой и манил шатер.
И наконец залетный ветерок
Донес становья близкого дымок.
Меджнун пал наземь, вровень став с травой,
В рыданьях схожий с тучей грозовой
Он бился лбом о камни, вопия:
«О ты, из-за которой гибну я!
Я, возлюбив тебя, презрел закон,
От всех мирских забот освобожден.
Но, скован по рукам и по ногам,
Истерзанный, я ныне счастлив сам.
Свершая грех, не милости ищу,
Я сам себе злодейства не прощу.
Тебя я умоляю об одном:
Суди меня, но собственным судом.
Хоть я из лука целился в бою,
Но поразили стрелы грудь мою.
Я на твоих сородичей напал,
Но своего меча я жертвой стал.
Я, став причиной учиненных зол,
К тебе с повинной, скованный, пришел.
Теперь от цепи цепенеет, глянь,
Лук против вас нацелившая длань.
За грех я расплатился тяжело —
Ужасное возмездие пришло.
Не снисходи ко мне и не жалей,
В твоей я власти, — кровь мою пролей!
Я без тебя живу, меня вини
И на кресте преступника распни.
О ты, что и в неверности верна,
Невинность пред тобой вины полна,
Безвинен я и не содеял грех,
Но пред тобою я виновней всех.
Иль в милосердье вдруг ты снизойдешь,
Или вонзишь в меня презренья нож.
Подай мне весть, пока еще живу,
Длань возложи на скорбную главу.
Готов погибнуть я из-за тебя,
Чтоб ты предлог нашла прийти, скорбя.
Казни меня — благословенен меч,
На твой порог он дал мне жертвой лечь.
Я все прощу, не ведая обид,
Я — Исмаил, а не исмаилит.
В моей груди свеча горит светло,
Но это пламя сердце обожгло.
Коль голова моя — свечной нагар,
Обрежь фитиль, пусть ярче вспыхнет жар.
У ног твоих мне умереть дозволь,
Жить не могу, невыносима боль.
Ты недоступна до скончанья дней,
И жизнь все безнадежней и темней.
На что мне голова? Она больна,
Страданьями и ревностью полна.
Твори, что хочешь, тело обезглавь,
Счастливой будь, а горе мне оставь!»
И цепи на себе порвав рывком,
Стрелою взвившись, пущенной стрелком,
Молниеносно, словно метеор,
Он поспешил бегом к отрогам гор.
На Неджд взобрался, по камням скользя,
Себе удары с воплем нанося.
Его сумели все же разыскать,
Узрели то, что лучше не видать.
Рыдающая мать, седой отец
В отчаянье постигли наконец:
«Возврата нет, родных Меджнун забыл,
И, одичавший, он оставлен был.
Воспоминанья стерлись и ушли,
Мир потускнел пред именем Лейли.
А если говорили об ином,
Он убегал иль забывался сном.
