Меджнун поет газель Лейли
«О, где ты, где? Ты чья? И где все мы?
Навек твои, бредем в объятьях тьмы.
Аллаху слава, — суждено нам петь
О том страданье, что нельзя терпеть.
Мы каемся, не совершив греха;
Дерюгу носим, разорвав меха.
Блаженный в горе дух наш окрылен,
Освобожденный от цепей времен.
Летучей мышью с солнцем подружась,
В воде мы тонем, жаждою томясь.
Мы — побежденной рати главари,
Слепого стали звать в поводыри.
Нас род отверг, а мы горды родней;
Кичился месяц тем, что был луной.
Не выйдет трюк, коль опьянен трюкач,
Без ног и без стремян несемся вскачь.
Тоскуя по тебе, влачимся вдаль,
Ты, только ты — и горе, и печаль.
Пусть мы живем неспешно в мире сем,
Но быстро мы в объятья тьмы уйдем.
Ты приказала: «От тоски умри!»
В слезах я умираю, о, смотри!
И если знак тобою будет дан,
Ударю я в предсмертный барабан.
Волков зимой страшат мороз и снег,
И потому столь тепел волчий мех.
Напрасно «Доброй ночи!» мне желать, —
Ночь без тебя не может доброй стать.
Уходишь ты, явиться не успев:
Ты пожинаешь не окончив сев.
Одной душой мы были на беду,
Что ж наши души ныне не в ладу?
Я должен преступить земной порог,
Чтоб ты прийти ко мне нашла предлог.
Душа моя безмерный гнет влачит,
Избавь ее от бремени обид.
Она тоской истерзана в груди —-
Мне поцелуем душу возроди!
Душа, не одержимая мечтой,
Пускай слетает с уст, как вздох пустой.
Твои уста сокровище таят:
Исток блаженства, вечной жизни клад.
Весь мир — твоя невольничья ладья,
Мы все — рабы, но всех смиренней я.
Любимая, ты есть, пусть не со мной,
Но ты живешь, и в этом смысл земной.
Коль в сердце я тебя не сберегу,
Пускай оно достанется врагу.
Мы — это я, одно мы существо,
Двоим достанет сердца одного!
Мое страдает в ранах и крови,
Отдай свое мне, милость прояви!
Солнце - ты, в твоем огне сгораю я,
С тобою я всей сутью бытия,
О, если бы найти такую нить,
Чтоб нас навек смогла соединить!
Где мы с тобой такой чекан найдем,
Чтоб отчеканить нас сумел вдвоем?
Мы сходны с миндалем в своей судьбе,
Два ядрышка в единой скорлупе.
Я без тебя — ничто, утратил лик, —
Упавший в грязь, изношенный чарыг.
С тобою я всей сутью бытия,
Что ты отвергнешь, отвергаю я.
Я изнурен, и сам смогу навряд
Себя на твой перечеканить лад.
Мой бедный разум ослабел от бед,
Мне даже думать о тебе не след.
Душа моя, как тонкий лист, дрожит.
Она не мне — тебе принадлежит.
Собаки бродят у твоих шатров,
Я — пес бродячий, потерявший кров.
Возьми меня, определи в псари,
Вели мне: «За собаками смотри!»
Знай: звери есть, что пострашней собак,
Они подстерегают каждый шаг.
К чему мне блеск дирхемов золотых,
Мне родинки твои дороже их.
За родинку манящую одну,
Всю отдал бы звенящую казну.
Дождь плачет, чтобы весны расцвели;
Меджнун льет слезы о своей Лейли.
Луна моя, твой ярок ореол,
И от него свой свет Меджнун обрел
Следят индусы за шатром твоим,
Меджнун средь них, но он для глаз незрим.
Я — опьяненный страстью соловей,
Рыдающий над розою своей.
Рубины ищут люди в недрах скал,
Я драгоценность в сердце отыскал,
О мой аллах, чудесный миг пошли,
Пусть призовет меня моя Лейли.
И вспыхнет ночь, прозрачная, как день,
И мы уйдем под лиственную сень.
Ушко в ушко шептаться там начнем,
Наполнив чаши праздничным вином.
Тебя прижав к груди, как кеманчу,
В душе сберечь, как дивный лал, хочу.
Хмелея от нарциссов глаз твоих,
От гиацинтов локонов витых,
На пальцы их хотел бы навивать,
Нахмуренные бровки распрямлять.
И знать, что в лунном тающем дыму
Ты мне навек досталась одному.
И подбородок — округленный плод,
И взор стыдливый, и румяный рот
Ласкать хочу нежнее ветерка,
Сережек бремя вынув из ушка.
Слезами орошая твой касаб,
Стихи слагал бы, как влюбленный раб.
К твоим стопам повергнув целый сад,
Цветущих роз дурманный аромат,
В объятья заключив тебя свои,
Поведал бы о мытарствах любви.
Пока мы дышим, любим и живем,
Любимая, приди, зачем мы ждем?
Не будь фантомом средь пустынь глухих,
Стань чистой влагой на устах сухих!
Я жажду, и душа изнемогла:
Она в груди, как зернышко, мала.
Ты зернышка надежды не дала,
Но кровь мою харварами лила.
Я горем пьян не по своей вине,
Ты отказала в райском мне вине.
Но праведным в раю разрешено
Пить в небесах священное вино».
И страстотерпец, мученик судьбы
В пустыню устремил своя стопы.
А та, чья с кипарисом схожа стать,
В шатер печально возвратилась вспять.
